Правила поступления: ГИТИС

Тернистый путь к театру

Впервые за кулисы театра я попала случайно. Дочка подруги моей мамы работала костюмером в Театре юного зрителя. Однажды она взяла меня с собой. Меня поразила сцена: она была такой большой. На ней стояли декорации. В зале было очень темно и таинственно, он был пуст. Потом я услышала, как в отдельной гримерной очень высокий и красивый актер делает разминку. Мне это показалось очень интересным. Сейчас я думаю, что это был Дмитрий Дюжев.

Потом я увидела по телевизору рекламу театральной школы Крачковской. Мы с мамой позвонили туда, а затем я прошла там прослушивание. Занятия стоили баснословных денег — 200 долларов. Маме пришлось занять эти деньги. Мы жили очень бедно: у меня не было даже спортивной обуви, чтобы ходить на занятия по танцам, и нам с мамой приходилось клеить мои старые кроссовки. Школа оказалась абсолютным обманом — «разводом», по-другому не скажешь. Мне обещали съемки, говорили, что меня уже отобрали на множество проектов, но в итоге (я сейчас это понимаю) даже кастингов не было. Я отучилась там два месяца или чуть больше. Потом один преподаватель посоветовал мне пойти учиться в молодежную студию Спесивцева.

Затем я стала ходить на подготовительные курсы в ГИТИС, а потом — в МХАТ. В последнем были самые лучшие курсы, наверное, благодаря им я и смогла поступить. Кстати, многие с моего потока тогда поступили. У нас преподавали замечательные педагоги МХАТа — Сажин и Земцов. После наших курсов в МХАТ поступили актриса Настя Сорокина и певица Полина Гагарина — мы с ними занимались в одной группе.

Кроме того, мне помогала готовиться к поступлению одна женщина, режиссер Наталья Павловна Оралова. Я с ней познакомилась в студии Спесивцева , в которой она ставила спектакль. Мы с ней очень подружились тогда, дружим до сих пор. Сейчас у нее есть свой театр, я иногда там репетирую. Перед поступлением в театральные вузы она со мной тоже немного занималась.

Что важнее: талант или внешность?

Как и везде, на подготовительных курсах МХАТа мы изучали актерское мастерство и сценическую речь. Занятий по сценическому движению на курсах МХАТа не было. Изучая актерское мастерство, мы много читали, искали отрывки из прозы, стихотворения, басни, приносили их на занятия. Педагог смотрел, выбирал, говорил, что подходит, а что — нет. Затем мы учили все это наизусть и выходили читать перед всеми. Преподаватель разбирал с нами, что является главным в этом произведении.

В самом конце курсов у нас ставились разные этюды: например, мы должны были показать жизнь кусочка мыла или зубной щетки — любого предмета. Мы изображали животных, «существовали» под музыку.

Занятия по сценической речи я помню хорошо, но их было мало. На них мы произносили разные скороговорки, сложные сочетания букв — например, «бдги-бдгэ-бдгэ». Занятия по этому предмету вел замечательный преподаватель Морхасев.

Подготовительные курсы ГИТИСа — другие: на них изучается и актерское мастерство, и сценическое движение, и сценическая речь.

Мне кажется, самыми эффективными для меня были занятия по актерскому мастерству в МХАТе. Однако самую главную «каплю» мне дала Наталья Павловна: она помогла мне почувствовать материал.

Помочь поступить не может ничто, кроме таланта и умения передавать материал. Ты должен чувствовать его и хотеть донести до зрителей. Кроме того, нужно обязательно обладать подходящими внешними данными и типажом. Меня, например, никуда не брали и говорили, что я не подхожу по внешним данным. Я проходила туры, но слетала именно из-за внешних данных, не подходящих данному мастеру или учебному заведению. Я не знаю, почему именно мои данные не подходили. В «Щепку», например, нужны русские лица — славянские, классические — для Малого театра. У каждого мастера свое собственное видение. Существуют определенные типажи и определенные схемы набора на курс. Например, может быть нужен один герой, одна героиня, семь мальчиков и три девочки. Я глубоко не вникала в эту систему: о ней лучше спрашивать мастеров курса.

Экзистенциализм и Станиславский

Главное, на что смотрят при поступлении, — твое актерское мастерство, твой талант и ты сам (причем оценивают как внутренние качества, так и внешние). Процедура поступления стандартна: сначала — прослушивание, затем — первый, второй и третий туры, и только потом — конкурс и коллоквиум. Иногда бывает предконкурс — например, отдельные конкурсы для мальчиков и девочек.

После конкурса могут быть этюды, на которых дают разные коллективные задания — все зависит от мастера. Могут быть еще и пластические этюды, на которых проверяют, насколько ты пластичен. Иногда проверяют вокал (это обычно делают во МХАТе). Бывает, что после прослушивания отправляют сразу же на конкурс. Когда мастер видит, что ты ему точно подходишь, ему нет смысла прослушивать тебя на каждом туре.

На турах не всегда присутствует мастер: часто их просто проводят педагоги с его курса. Эти люди не всегда знают, чего хочет мастер. Конечно, он дает им определенную установку, но они могут просто принимать тех, кто им самим больше нравится.На конкурс же он приходит всегда. Туры существуют для того, чтобы отсеивать людей.

После конкурса остается последнее испытание — коллоквиум.

На втором этаже в ГИТИСе висят фотографии Вахтангова, Мейерхольда, Станиславского — 5 или 6 портретов театральных деятелей. О них как раз могут спросить на коллоквиуме. Поэтому многие ребята часто друг друга предупреждают об этом, проходя мимо этих портретов. Меня мастер на коллоквиуме спросил: «Что такое экзистенциализм?». Дело было в том, что передо мной он беседовал с девушкой, которая год отучилась на философском факультете МГУ, и она рассказывала ему про экзистенциализм. А я даже понятия не имела о том, что это. Однако, по сути, коллоквиум не имел большого значения при поступлении.

Поступающих приходит очень много: бывает и по 300 человек на место (это не официальные данные, которые я слышала 8 лет назад). Вы можете летом прийти к любому театральному институту и увидеть, что вокруг него просто кишат абитуриенты. Прослушивают десятками, а оставляют одного или двоих, причем могут не оставить ни одного.

Пять кругов поступления

Такие учебные заведения, как Ярославский государственный театральный институт и «Славянка» (Международный славянский институт), я не брала в расчет. Я не говорю, что эти институты — плохие. Однако я всегда понимала, что в театральном образовании есть только пять основных вузов: ГИТИС, «Щука», «Щепка», МХАТ и ВГИК. И я пыталась поступить в каждый из них.

В «Щуку», «Щепку» и во ВГИК я не прошла. Во МХАТе, в который я ходила на подготовительные курсы, меня сначала не взяли, но потом я пришла туда еще раз. На самом деле на прослушивание можно приходить несколько раз, если тебя не взяли. Тебя могут вызвать, ты можешь попасть к другому педагогу на прослушивание и поступить. Поэтому люди ходят поступать несколько раз к одному и тому же мастеру. Я пришла во МХАТ еще раз (уже не от подготовительных курсов, а сама). Прослушивание проводила Марина Брусникина (жена известного режиссера Дмитрия Брусникина), педагог во МХАТе. Она оставила меня и сказала: «Я бы вас взяла, поэтому отправляю вас на перетур к мастеру курса» (перетур — это такое же прослушивание, просто у другого педагога). И меня отправили на перетур к мастеру Сергею Земцову. Я не прошла. Земцов преподавал на моих подготовительных курсах и уже видел меня. Я подождала его после прослушивания и спросила, почему он меня не взял. Он ответил, что я не подошла по типажу.

Однако, возможно, дело было не в самом типаже. Я поступала вместе с Полиной Гагариной, а у нас с ней похожий типаж — есть нечто общее. Естественно, если выбирать между нами двумя, выбор падет на нее: у Полины и голос, и пластика сильнее. Она уже тогда была «Полиной Гагариной». Такое бывает: одновременно поступают два человека одного типажа, но один из них объективно обладает большими навыками.

На экзамене в ГИТИСе я, как и все, читала басню, прозу и стихотворение. Из прозы я любила читать произведения Чингиза Айтматова, из стихотворений — Есенина (у него есть пара таких, которые написаны от лица женщины), из басен — «Пушки и Паруса» Крылова. Они меня привлекали внутренней энергией материала. Когда что-то нравится, трудно объяснить. Эти произведения меня волновали внутренне. Всегда нужно выбирать материал, который ты понимаешь, осознаешь, чувствуешь. Важно понимать, о чем рассказываешь, что там происходит. То, о чем ты говоришь, должно обязательно внутренне затрагивать тебя.

Последний шанс

В ГИТИСе меня отправили на второй тур, а потом я попала к мастеру Сергею Голомазову. У него был платный курс. Кстати, когда студенты этого курса уже заканчивали обучение, Голомазов стал руководителем театра на Малой Бронной. Около половины студентов своего курса он взял к себе в театр.

У меня в тот момент сложилась непростая ситуация.

Этот курс был для меня последним шансом, а я поступала уже второй год подряд. Сначала я отучилась год в техническом вузе, а на следующий пошла поступать в театральные. Меня никуда не брали, я дико расстраивалась. Если бы Голомазов меня не взял, возможностей бы больше просто не осталось. И вот, после прослушивания он отправил меня не на первый тур, а сразу на второй. Я не верила, что произнесли именно мою фамилию, думала, что произошла ошибка. Я была уверена, что он меня не возьмет, так как он спросил, кто из нас играет на пианино, и я вызвалась. Но, когда он попросил сыграть, не решилась, так как не подходила к инструменту много лет. Однако получилось так, что он сразу отправил меня на второй тур, а после него — сразу на конкурс. После конкурса были этюды, а после них — коллоквиум. На коллоквиуме мне задавали вопросы из серии «Как дела? Кто твои мама и папа?». В общем, просто спрашивали обо мне. После коллоквиума они долго совещались — с 12 дня до часу ночи. У меня от страха горели уши: я очень волновалась. Нас завели в аудиторию, и я узнала, что не прошла.

Хэппи-энд

У народного артиста России Анатолия Васильева есть свои ученики в Москве. Они создали свой эвритмический театр и эвритмическую школу-студию. Эвритмия — это направление в театральном искусстве, развитое актером и режиссером Михаилом Чеховым. В основном, все театральные вузы обучают студентов по системе Станиславского. А я после неудавшегося поступления в ГИТИС поступила в эту школу эвритмии. У них была студия на Поварской, 20, где Игорь Лысов набирал бесплатный курс. Я прошла там прослушивание. Я плохо помню, но, кажется, диплома они не выдавали. Учиться там было очень тяжело. Только окончив ГИТИС, я поняла, что сначала нужно учиться классике — по Станиславскому — а потом уже изучать такие вещи. Впоследствии эта студия распалась.

Я проучилась в ней месяц и однажды, проходя мимо ГИТИСа, увидела объявление, в котором было написано, что Евгений Юрьевич Стеблов, народный артист России, проводит добор на свой курс. Основной набор происходит летом, а осенью иногда проводится добор: одних выгнали, другие не пришли, или просто мастер «недонабрал» нужное количество студентов. Я пришла к Стеблову на прослушивание и меня также сразу перебросили на конкурс. Поступить к нему было не очень сложно: я быстро прошла и конкурс, и коллоквиум.

И поступила не на первый курс, а сразу на второй. Курс был платным. Среди студентов были и люди, ездившие на Рендж Ровере и спонсируемые родителями. Однако я хочу подчеркнуть, что далеко не все люди, поступающие на платные курсы, не обладают талантом. Платный курс — не клеймо. Отношение к нему бывает не самым доверительным, и это несправедливо. Например, курс Голомазова тоже являлся платным, но при этом он стал лучшим не только среди платных курсов, но и среди всех театральных институтов вообще. На бюджетные курсы также не всегда берут за талант, поэтому не стоит судить о них поверхностно.

На мой курс набрали 35 человек, и компания была довольно разношерстной: одни были с Рублевки, другие получали второе высшее образование, третьим просто было ничего не нужно, а четвертые действительно учились. А вообще все у нас были талантливыми: просто одним нужно было учиться, а другим — нет.

Если хочешь пробиться, то неважно, где ты учишься, — на платном курсе или бюджетном, в ГИТИСе или «Славянке». Главное — стремиться к своей цели, и тогда все получится. Главным является не вуз, не мастер и не курс, а сам актер и его талант. Если он есть, то его не зароешь. Но помимо таланта в нашей профессии нужны дикое стремление, удача и внешность (типаж). Если нет подходящей внешности и связей, то нужна удача. Актерская профессия — это лотерея.

«Молодёжка» и Рублёвка

Лекции у нас не были главными: основными считались занятия по актерскому мастерству, сценическому движению и сценической речи. На остальные предметы мы могли закрыть глаза. Однако за последние пять лет ситуация изменилась. За год до того, как я закончила ГИТИС, по таким предметам, как история зарубежного и русского театра и русская литература, ввели государственные экзамены. До того, как ввели эти экзамены, все студенты спокойно могли вообще не ходить на лекции по этим предметам. То же самое касалось и сочинения: даже если ты напишешь его на двойку, тебя вызовут и с тобой же его перепишут. Главным было сдать актерское мастерство.

У меня были потрясающие педагоги. Одной из них была преподаватель из МГУ по зарубежному театру, потрясающая женщина. Она практически ничего не давала нам по программе: не было никаких сухих лекций, но она научила нас верить в чудо. Она просто могла сказать: «Сейчас из этого стола вырастет роза». Это звучит смешно, но она рассказывала так, что все 35 человек с нашего курса в это верили, и ни о каком смехе даже речи не шло. На ее лекции ходили все 35 человек, даже те, кто пропускал занятия по актерскому мастерству. На последней лекции произошел интересный случай: один мальчик залез под стол и достал оттуда розу. Этого преподавателя обожали все, хотя она могла любить не всех, и открыто это показывала.

Стеблов для нас, скорее, был наставником. Он не учил нас играть: он растил личность в каждом из нас. Он много говорил с нами. Создавал атмосферу. Наполнял нас внутренне. Я и сейчас стараюсь ему звонить и говорить с ним. Он — удивительный человек: невероятно честный и чистый, мудрый. После разговора с ним кажется, будто ты прочитал огромную энциклопедию.

В ГИТИСе каждый человек — личность: не только педагоги, но и студенты. Многих из тех, с кем я училась, я вижу по телевизору и твердо знаю, что через несколько лет они будут так же знамениты, как, например, Алла Пугачева. Я уверена, что они не просто стали «звездульками» на один-два дня. Например, Саша Соколовский, который играет главную роль в сериале «Молодежка», — мой бывший однокурсник.

За и против «логова»

Кому стоит поступать в театральный вуз? Не мне судить об этом. Но я считаю, что это стоит делать только в том случае, если человек не может жить без театра. Но нужно понимать, что эта профессия не делает человека счастливым, а чаще всего делает глубоко несчастным. Актеры очень ранимы, эгоистичны, сконцентрированы на себе. У них практически нет выходных, график ненормирован. А, когда нет работы, актер начинает просто сходить с ума и переживать. Кроме того, сейчас почти невозможно попасть в хороший театр: актеров выпускают слишком много. А на телевидении снимают много разной ерунды. Денег в этой профессии тоже особенно не заработаешь. Нет стабильности. Актеры на съемочной площадке нещадно должны тратить себя, проживать свою роль. Они не имеют права болеть. В общем, разных нюансов много. До своего поступления я их не знала. Да и мне тогда на все было наплевать: я просто хотела в театральный вуз, хотела быть актрисой и все. Больше меня ничего не интересовало. Сейчас я знаю много плохого и о профессии, и об актерах. Театр — тоже то еще «логово». Но я по-прежнему хочу в хороший театр и в хорошее кино.